Отто Эмиль Биркели «Культ Отцов» (1943)

Для спасения мёртвых, вероятно, также имелся обычай взбадривания трупа. Труп или «nåen», как мы скорее должны были бы сказать, чтобы сформулировать первоначальную мысль, не должен был оставаться в покое в течение первых нескольких дней после смерти. Поэтому труп становился «ночной декорацией» - выставлялся для сбора друзей и соседей, которые приходили посетить его. Этот обычай также называют «танцем мёртвых» и «бдением». Гости ни в коем случае не должны были оставаться молчаливыми или угрюмыми, напротив, было много еды и питья, игр и танцев. Мы можем удивляться этому и находить это несовместимым с сущностью смерти и нашим отношением к ней, но, во-первых, именно шумная и весёлая обстановка должна была прогнать печаль живых, а, во-вторых, она должна была защитить «nåen» от тайных врагов, которые могли напасть и навредить ему или ей в первое трудное время, более того, она была призвана порадовать его или её. Этот обычай был широко распространён по всей Северной Европе и надолго сохранился в христианскую эпоху, дожив даже до наших дней.

Художник Аструп¹ рассказывает в связи со своим выдающимся рисунком следующее воспоминание о взбадривании трупа или «танце мёртвых», как его называли в его родной деревне.

«Танец мёртвых. Это старый языческий йёльстерский сюжет, который вполне может представлять свой культурно-исторический интерес. Эта тема очень занимала меня с тех пор, как я однажды, будучи мальчиком, увидел её. Мой отец с кафедры выступал против этого «безбожного» и «языческого» обычая, так что он полностью исчез здесь, в деревне. Мальчиком я прятался на соседнем хуторе из любопытства; именно потому, что мой отец говорил о «языческом» обычае, и я по-прежнему вспоминаю странный «холодок» язычества, который я тогда испытал. Чтобы почтить память умершего люди собрались вместе перед «похоронами» или настоящими «поминками»; они танцевали и пили, пока мертвец лежал на «подстилке мертвеца» (ещё до того, как труп положили в гроб), и празднования проходили шумнее, чем на любой свадьбе, с обнимками, танцами и выпивкой в течение целого дня.

Сквозь шум я зачастую слышал, как мёртвого называли по имени и «пили за его здоровье», мне это казалось чем-то религиозным (таинственным), это походило на языческое жертвоприношение или что-то в этом роде, что-то, чего я не понимал, но что я ощущал всё сильнее. Пол сотрясался от танцевального ритма «йёльстерских скачек», так что мне казалось, что мертвец иногда притоптывал в такт и цеплялся за каркас кровати чёрными ногами, на которых были трупные чулки и которые так устрашающе торчали из-под скудной трупной рубашки. Несмотря на всю «причудливость» и ужас, во всём этом было что-то почти торжественное, что-то от старой вымершей культуры, особенно когда люди входили в комнату в чёрной одежде с белыми рукавами рубашек, а у женщин также были чёрные шёлковые шарфы на головах. В старинном витом подсвечнике у изголовья трупа постоянно горела свеча - это был огонь «лучины» (длинной дощечки или факела, который использовался в старину как средство освещения), и сию «лучину» покойник держал в руке в момент смерти, и надо было, чтобы умирающий из последних сил смог судорожно держаться за горящую «лучину», пока не закончится смертельная схватка, а затем тем же огнём зажигалась свеча, и эту свечу нужно было заменять и не гасить её до тех пор, пока покойник выставлен напоказ.

На этих «танцах мёртвых» выпивалось больше, чем обычно; покойник всегда сам варил пиво, будучи ещё живым, так что оно было особенно хорошего качества - старое и хорошо хранившееся. Постепенно возникла причудливая смесь серьёзности и торжественности и развязного веселья (чёрный юмор). (На таких танцах зачастую случались помолвки). Как я уже сказал, это произвело на меня сильное впечатление: торжественность, шум и игра на скрипке и звуки голосов, которые сливались в единый гул с танцем, всё дрожало и визжало словно в стенах старой «дымовой печи», люди падали на скамейки и кровати, и пол трясся, словно трясётся деревянный пол, когда старомодным способом с соломы сбивают зерно. Мертвец лежал в постели с высоко поднятыми коленями, так что белая рубаха мертвеца возвышалась пирамидой среди одетых в чёрное танцующих пар, чёрные ступни трупа с белыми заострёнными кончиками казались мне особенно таинственными и зловещими. У подножия кровати стоял выбеленный «пивной кувшин» (большой деревянный кувшин, используемый для пива), от него пахло пивом и свежим запахом можжевельника, который смешивался с лёгким запахом мертвеца, который переходил в нечто резкое и являлся попросту дурманящим, похожим на избавление, и вот танцы и шум утихли, и одна из пар, с которой струился пот, успокоилась, натанцевавшись больше остальных».

Конечно, старый смысл полностью утратил свою силу со временем, но до 1870 года этот обычай по-прежнему имел место быть в Швейцарии. Чиновник из Восса² пишет в 1819 году, что в тот же вечер, когда тело помещают комнату для мертвеца, молодёжь собирается, чтобы присмотреть за телом и танцевать до рассвета, они делают это до тех пор, пока тело находится в помещении.

Таким образом, это действие совершается из доброй воли и заботы о мёртвых.

В основе этого действительно лежит «идея о спасении». С другой стороны, мы не знаем о чудовищах и опасностях, от которых в языческие времена можно было бы защитить свою душу; но в старых песнях упоминаются жадные до мертвецов ведьмы и чудовища, которые ещё более наполняли разум ужасом в древние времена.

Примечания переводчика:

¹ Николай Аструп (норв. Nikolai Astrup, 30 августа 1880, Бремангер - 21 января 1928, Фёрде) - норвежский художник. Считается, что работы Аструпа наиболее глубоко выразили идентичность Западной Норвегии.

² Восс (норв. Voss) - коммуна в фюльке Хордаланд, Норвегия.